Нильс Хаген - Охота на викинга [роман]
Смартфон курылкает очередным SMS: «Ни, прости меня, прости. Я плохая, я недостойна тебя…»
Постепенно трезвею и начинаю осознавать, что причина такого странного поведения Ариты кроется, видимо, в этих новоявленных родственниках. Пишу: «Твои родственники против того, чтобы ты встречалась со мной?»
В коридоре появляется отец. Он весел, в руках — гитара.
— Нильс, мой мальчик, что ты тут делаешь?
— Общаюсь с невестой, папа.
Отец оглядывает меня с ног до головы, замечает телефон в руке и хмыкает.
— Ты знаешь, Нильс, в свое время я общался со своими невестами без помощи технических штук — просто брал их за руку и вел в комнату, где стояла кровать.
— Папа, — я сую трубку в карман. — Я сейчас приду. Буквально пять минут.
— Мать несет жаркое, — сообщает отец и уходит с недовольным лицом.
Из кармана доносится новое жужжание. Арита пишет: «Я не достойная тебя».
Пьяный черт толкает меня под руку, и я набираю: «Это я решаю, достойна ты или нет. Ты — лучшая, красивая, умная и моя любимая!!!»
Жду ответ. Тянутся бесконечные секунды, хотя Арита отвечает практически мгновенно:
«Ты ничего не понимаешь и ничего не решаешь!! Все уже решено за нас…»
Дрожащий палец бегает по набору: «Ты устала. Иди спать. Люблю тебя. Спокойной ночи».
И тут же приходит ответ: «Я не смогу уснуть без тебя. Так и буду сидеть всю ночь одна и смотреть на свечи… Это неправильно, но у меня вся жизнь неправильная…»
Чувствую — злюсь. Из комнаты кричит дядя Ульрик:
— Нильси! Жаркое!
Пишу: «Арита! Давай поговорим, когда я вернусь. Это уже скоро. Ложись спать и ни о чем не думай. Все будет хорошо. Мы поженимся, и у нас будут красивые дети. Люблю, скучаю».
Получаю в ответ SMS: «Ты такой хороший, а я плохая. Прости меня. Люблю-люблю-люблю…»
Злость достигает пика — плевать мне на договоренности и эту русскую экономию! Набираю номер Ариты, но вместо Bongo bond слышу женский голос, сообщающий, что аппарат абонента выключен.
Рождество прошло в фоновом режиме. Конечно, была елка со свечами, на столе были и непременный печеный гусь, и смёрребреды с паштетами, окороком, бужениной, вареной телятиной, рыбой и овощами, и жареная свинина с красной капустой, и камбала в сливках, и колбаски, и пироги, а на десерт — кексы и непременный «рёд-грёз-мез-флёзе», ягодный кисель со взбитыми сливками. Были гости, были подарки — метафизические знаки внимания от людей, которые и так постоянно внимают и помнят о тебе.
Я ел, пил Akvavit и пиво, плясал с мамой, тетями и двоюродными сестрами, ел и снова пил, но огни елки расплывались в моих глазах в какие-то оранжевые пятна, а за ними вдруг начинали проступать контуры квартиры Ариты и ее фигурка на застеленном диване.
Я был с семьей, а она — одна.
Когда наступил день отъезда, я с утра не находил себе места. Отец вызвал такси и повез меня в аэропорт, не дав толком даже попрощаться с матерью и родственниками.
У стойки регистрации он сказал:
— В следующий раз ты или привози свою девушку с собой, или не приезжай сам. Нам не нужна половина Нильса Хагена. Ты понял меня, сын?
Я ответил ему, что понял, а мысли мои были с Аритой — она с того памятного вечера так и не включила телефон.
Мы с отцом обнялись, и я шагнул через пространство и время, спустя несколько часов очутившись в занесенном снегом аэропорту «Внуково». В голове моей творилось черт знает что.
Добравшись до знакомой двери, звоню, испытывая внутреннюю дрожь — а вдруг…
В замке гремит ключ. Дверь открывается. На пороге стоит Арита. Мне сразу бросается в глаза, что у нее какой-то жалкий вид, словно у выброшенного на улицу котенка.
Бросаюсь к ней, начинаю целовать, обнимаю — и понимаю, что она застыла, словно жена Лота.
— Арита, милая, что случилось? Ты отключила телефон…
— Все хорошо, Ни, — чужим каким-то голосом отвечает она. — Телефон уронила в ванну. Случайно. Ты приехал… Я неважно себя чувствую.
— Что случилось? Заболела?
— Простуда. Ерунда. Ночью плохо спала, кашляла. Поэтому такая. Проходи.
— А где твои родственники?
Арита вздрагивает. Но отвечает вроде бы спокойно, даже равнодушно:
— Не знаю. Наверное, ездят где-то по делам. Они будут в Москве еще несколько дней.
Я расстегиваю пальто, не отрывая взгляда от Ариты.
Я вижу, что она обманывает меня. Но никак не могу понять, в чем заключается ложь. Уши и русский поэт Кочетков были правы — с любимыми нельзя расставаться даже на несколько дней…
6
Истерика немного улеглась. Рита старалась сдерживаться, и, кажется, у нее это получалось. А когда чувствовала вновь поднимающуюся волну страха, досады и непонимания, тут же напоминала себе о том, что сказал лилльский палач: надо устроить совместное дело, бизнес закрутится, и все будут довольны.
«Все! Значит, и Нильс тоже», — успокаивала себя Рита.
Этим людям просто нужно устроить совместный бизнес с Нильсом и всё. И все будут удовлетворены. И они, и Нильс. И сама Рита, потому что наконец освободится от Николая Александровича, бросит эту странную работу и станет жить с Нильсом, жить хорошо, по-человечески, а все, что происходит теперь, забудется, как страшный сон.
Но паника, затаившаяся внутри, снова поднимала голову, как кобра. Вновь и вновь вертелась мысль: «А если?..»
Если не забудется?
Если они не будут вместе?
Если не все сложится хорошо и не все останутся довольны?
Если Нильс узнает и не прости! ей? Ведь она соврала, как ни крути, а на лжи отношения не строятся. А если и строятся, то недолговечные, хрупкие, как карточный домик.
И снова Рите приходилось одергивать себя, сдерживать мечущуюся внутри кобру, делать вид, что все хорошо. Выходило вроде бы сносно, но Нильс все равно что-то заподозрил. Не лез в душу, но Рита видела по глазам — он чувствует ее состояние. Беспокоится, понимает, что она обманывает, но не подает виду. И это тоже ложь, а на лжи…
Рита украдкой закусила губу.
Они разбирали чемодан. Нильс привез ей кучу подарков. Чувствовалось, что в отъезде он все время думал о ней, с любовью подбирал сувениры. Теперь надо было радоваться. Изображать радость выходило с трудом. Подарки напоминали о предательстве, отдавались болью в груди. И улыбка получалась грустной, а благодарность сдержанной. Потом ужинали при свечах и в тишине. Разговор не клеился, будто за столом сидел кто-то третий и наблюдал за Нильсом и Ритой.
— Что с тобой, Арита?
Нильс накрыл ее кисть своей ладонью. Это произошло неожиданно, и Рита растерялась.
— Я боюсь, — честно призналась она.
— Чего?
— Будущего. Мои родственники…
Она запнулась. Нильс понял по-своему и крепче стиснул пальцы.
— Они такие строгие? Не бойся, я всегда нравился чужим родителям. И я умею быть обаятельным. Мы подружимся, вот увидишь.
Голос его звучал мягко, утешающе. От этого в горле возник комок, захотелось плакать. Рита кивнула и встала из-за стола. Еще не хватало разреветься прямо перед Ни.
Ночь прошла тревожно. Рита долго ворочалась, не могла заснуть, смотрела в черноту спящей комнаты. Когда проваливалась в сон, ее мучили кошмары, казалось, что она умерла, стала холодным трупом, куклой, и она снова просыпалась с часто колотящимся сердцем, напуганная, несчастная. Нильс был рядом, спал спокойно, как человек с чистой совестью, и она в полусне прижималась к нему, теплому, надежному…
Живому.
Заснула Рита уже под утро, вконец измученная.
Проснулась рано, от звонка. Подскочила на кровати. Нильса рядом не было. Трезвонил дверной звонок, долго и настойчиво. Потом послышались знакомые голоса. Хлопнуло, щелкнул замок. Гомон прокатился по коридору в сторону кухни.
Рита быстро встала с постели, схватилась за расческу.
В коридоре из-под оставленной под вешалкой обуви уже натекла лужа. Пахло принесенной в дом московской слякотью, а из кухни тянуло ароматом свежих тостов и кофе.
Дверь в кухню была прикрыта. Голоса гостей звучали приглушенно. Среди них выделялся родной басок Ни.
Рита шмыгнула в ванную комнату, на скорую руку привела себя в порядок. Еще не хватало явиться перед «родственниками» заспанной и дать повод для понуканий, но повод все равно нашелся.
— О, сеструха! — бодро сообщил черноволосый «кузен» Костя, стрельнув по Рите быстрыми глазами. — Долго спишь, блин.
Костя пил кофе стоя, подпирая задом холодильник. Он преобразился и играл роль «своего парня». В дальнем углу, словно заняв оборонительную позицию, сидела «бабушка» Надежда Ивановна и наворачивала тосты с конфитюром. Ее амплуа Рита поняла как «плохой полицейский». Белобрысый «дядя» Олег вальяжно развалился на стуле. Это был «хороший полицейский». Нильс тоже остался на ногах — не то еще не закончил возиться с кофеваркой, не то из солидарности со стоящим у холодильника Костей.
